Юрка проснулся… Нет. Юрка очнулся от какого-то противного стука, крика, визга и шума. Голову оторвать от того, на чем она лежала (хрен его знает, на чем она угомонилась в этот раз!), сил не было. В ней, в башке, все гудело, так, что, наверное, это – последний признак того, что каюк, все-таки, пришел. Тело ломало, как у наркомана. Наверное. Как проходят ломки у наркоманов, Юрка не знал. Только мог представить – сын у него – наркоман. Так что видел. А видеть это – не для слабонервных.

Кто ж так тут орет и топает? Будто пляски на гулянке какой-то.

- На свадьбу, что ли, напоролся спьяну? – начал вспоминать он вчерашний день. – Нет, вчера последнее бухло раздобыл уже после закрытия магазина. К строителям каким-то так пристал, чуть за глотки душить не кидался. Так выпить хотелось, что отдал бы все. А отдавать нечего. Короче, мужики эти по роже дали, а потом пожалели – налили какой-то бурды. Ну, то есть, дешевого вина, его ежедневной «живой» воды, без которой уже жизни не было. А то, что жизнь сейчас – не дай Бог, по крайней мере, это он осознавал и без чужой помощи в минуты своего просветления. Это просветление приходила в редкий день, когда он часов двенадцать подряд не употреблял. Не было. Искал долго.

Шум – гам не просто не прекращался, он усиливался с каждой минутой. Особенно достал этот крик – визг, противный до безобразия.

- Черт-те что!!! Бля… Достали! – в конце концов, собрав последние силы, Юрка напрягся всем своим исхудавшим за годы пьянки телом, и повернул гудящую голову в сторону, противоположную серой оштукатуренной начерно стене. И тут же вскочил. – Ты кто?! Бля… Белая горячка… - вслух сказал Юрик и упал назад на топчан. В оставшемся еще в небольших количествах мозгу промелькнуло, что заночевать пустили, видно, вчерашние строители – благодетели.

- Не спать! Не спать! Стучу, кричу, стучу, верчу! – продолжалось представление на бетонном полу пустой комнаты какого- то недостроенного дома. – Я Старушка – Погремушка! Маракасы! Маракасы! Стучу, кричу, помочь хочу! Маракасы! Маракасы!

- Твою мать! – заорал Юрка и резко повернувшись опять, заорал на это нечто, пляшущее рядом и гремящее, орущее над самым ухом. – Ты кто, бля…? Вон!

Белая горячка с ним и раньше приключалась не раз, но он никогда ничего не помнил. Ему просто рассказывали, как он махал руками, разгонял каких-то то лошадей, то чертей, то девок – танцовщиц из кабаре, то мух размером со свинью, да еще и хрюкающих, то летал на какой-то моли, похожей на истребитель… Может, и привирали каждый раз, размеры преувеличивали, но сам-то он ничего не видел и не помнил.

А может, и сейчас, вот, он видит и понимает, и даже разговаривает, а завтра уже не будет помнить? Может, так и бывает каждый раз? Бля… Если ТАК и бывает, то уж сильно страшно, и так натурально.

Вот он же вИдит эту странную старушку ростом не выше его колена. Ну, максимум она с полметра. Нет, даже меньше, ниже. И такая веселая, так скачет! Не задыхается, не умолкает. Такая чистенькая, как в сказках Роу! Ага, вспомнил Роу, сказки его в детстве смотрел, а потом и с детьми. А сейчас и телека нет, и башка трещит, а вспомнил…

- Я щас тебя потрогаю… - протянул он руку к скачущей старушке. Но она только веселее запрыгала и даже сама придвинулась навстречу – потрогай, мол, настоящая я. И опять это слово, какое- то знакомое до боли и такое чужое. – Стой ты, блин! Стой! Хорош стучать тут своими каблуками! – И он попробовал ее остановить. Но старушка ловко выпрыгнула из его ручищ и прямо как-то по воздуху перелетела на метр в сторону.

- Маракасы! Маракасы! Я Старушка – Погремушка! Стучу, кручу, стучу, кричу! Маракасы! Маракасы! Вперед – назад! Кричать! Стучать! Я – Старушка – Погремушка! Маракасы! Маракасы!

- А!!! Вспомнил, блин! Маракасы вспомнил! – Он обрадовано старался перекричать теперь старушку – призрак. – Дочка! На танцы! Ходила! – орал он во все горло.- Маракасы! Во! Точно, как у тебя! Такие же погремушки! Покупал! Испанские танцы танцевала! Ее на конкурс выбрали! Солистка! Да, точно! Маракасы! Ленка не поехала! Мамка наша померла как- раз! Ну, жена моя!

- Ага! Знаю! Знаю! Маракасы! Маракасы! Вперед – назад! Кручу, кричу! Вперед хочу! Маракасы! Маракасы! Назад хочу!

- Да иди ты в задницу, блин! – Юрка завопил так, что сам испугался. – Пусти! – И он оттолкнул старуху, чтобы выйти из комнаты.

Она бежала, приплясывая, следом.

- Маракасы! Маракасы! Стучу! Кричу!

- Чего тебе надо?! – Взвыл зверем Юрка и кинулся на старушку, которая была ему едва ли по колено. – Ты кто?! – Еще сильнее заорал Юрка. Эхо повторило это «ты кто» еще раз десять и гораздо громче, чем он сам.

Внезапно старушка вскочила на раздолбанный табурет, заляпанный краской. Приняла торжественный и спокойный вид. Протянула маракасы Юрке.

- Слушай, Юрка. Мне много говорить нельзя. И мы больше не свидимся. Не белая я и не горячка. Я – Старушка – Погремушка, или просто, Черт- Те- Что.

- Черт-Те- Что? Почему? Имя такое, что ли? – сплюнул он прокисшие остатки перегара. – Вот, бля, влип… - Уже про себя усмехнулся. – Черт-те что!

- Ну, да, имя. Это первое, что все говорят, когда меня видят. Так вот, Юрик. Я – твой шанс. А какой, определять тебе. Больше не свидимся. А сейчас… Вот тебе маракасы. Бери, бери. – И она протянула, а Юрка, сильно еще сомневаясь в реальности происходящего, взял в руки эти гремящие игрушки, которые лет пятнадцать назад так же вот в недоумении впервые взял в руки. Не мог понять, что это за, так сказать, музыкальный инструмент и почему таких денег стоит.

- Идешь куда-то, где тебя не увидят и не услышат. Потому что мешать нельзя. Не получится тогда. Гремишь, как я. Кричишь, как я. Очень- очень- очень громко. Так, как никогда не орал еще в своей жизни. Просто выпускаешь весь дух из себя. Во все свое горло, не боясь разорвать легкие, которые у тебя уже ни к черту. Про печень молчу. Орешь то, что выбираешь. Или «Стучу, кричу, назад хочу!» или соответственно, «вперед хочу»! Понял?

- Не понял… Это, как машина времени, что ли, в будущее или в прошлое?

- Ну, да. А говоришь, не понял! Только помни одно! Тебе должны поверить!

- Кто?

- А какая разница-то тебе? Не лезь в эти дебри. Просто, кричи то, чего хочешь на самом деле. Понял?

- Ну, да… А в какое конкретно…

Но в этот самый момент, когда он только произнес «да», Старушка – Погремушка достала микроскопическими ручками из кармашек своей широкой веселой юбчонки малюсенькие маракасы и, загремев ими, рассеялась, как туман, как пар на кастрюлей с пельменями.

- Стой! – закричал Юрка. – Я не все понял!

Но, увы, теперь он осознал, что все это, конечно, бред, и никакой старушки – призрака ему больше не видать. Но маракасы, красивые, разукрашенные под хохлому маракасы, были зажаты крепко руками.

Сильно хотелось выпить. Так сильно, что терпеть было нельзя. Он сунул погремушки за пазуху и пошел искать магазинчик.

Юрка наворачивал уже двадцать первый круг по огромному коттеджному поселку, но нигде ни одного «коллегу» не заприметил, ни один работающий частный магазинчик не был открыт. Как назло, все было закрыто.

- Да, бля… суки! Переучеты у них у всех гребанные! – Остановился перед очередным маленьким ларьком и прочитал «Извините, переучет».

Делать нечего, придется километров пять пройти лесом до другого поселка. Там уже как раз государственный магазин откроется. А надо еще пару копеек у кого стрельнуть или к кому-то присоседиться. Может, маракасы эти кому втюхать?

Юрка не раз ходил по этой дороге, но сейчас решил укоротить путь и пойти через всегда мокрый луг и реку. Он все щупал за пазухой маракасы, будто проверяя, реальны они или, все-таки это – бредятина какая-то. И, прокручивая раз за разом в голове речь Старушки – Погремушки, стал как-то осмысленнее возвращаться к каждому слову.

- А че не попробовать? Мало ли… - Сам стесняясь своих слов, Юрка остановился на опушке леса перед лугом, достал маракасы и, подняв их высоко над головой, как та Погремушка, стал трясти изо всех сил. И уж было глотку приготовился надорвать, да вспомнил, что надо ж сильно захотеть куда-то. А куда он хочет? В магазин, и чтоб бесплатно хоть бутылку одну, да не «чернила», а водочки бы. Даже закуски не надо. Нет… А вдруг сработает, а можно и другого ж захотеть… Блин… Он стал напряженно думать, куда ж ему хочется больше: в будущее или прошлое.

Прямо где-то рядом вдруг послышалось какое-то движение. Юрка обернулся по сторонам – совсем рядом двое раскручивали удочки.

- На рыбалку пришли. Не спится им. Придурки. – Подумал раздраженно Юрка.

- Здоров, мужики! – крикнул он, смутившись, и спрятал скорее за пазуху маракасы. – Сто грамм не нальете? Хреново, сил нет.

- Не-а. Непьющие мы. А ты чего? Ребенка родил, что ли? Погремушками на весь лес тут гремишь?

- Ага. Замочить бы.

- Ну, ты даешь, мужик! Дитенка разве так замачивают? Поляну накрыть надо по- человечески

- Да пошли вы! – пробубнил Юрик и двинулся дальше, мост преодолевать.

- Чего я в будущем не видал-то? – все думал он про старуху в розовых рейтузиках с рюшечками, точно как у танцовщиц канкана. – Не дай Бог знать то, что и так известно. Напьюсь, даст Бог и … Не, блин, Бог не даст… - Вздохнул. – Назад? Ой, не дай, Бог, вернуться во вчера или позавчера или… Нет, чем дальше назад, тем все хуже.

- Никуда не хочу, твою мать! Пошла ты! – крикнул он изо всех сил и, стоя уже на самой верхушке моста, швырнул изо всех сил маракасы в воду.

Они весело запрыгали и поплыли по узкой и еле текущей реке, как в к замедленном кино. Дразня и маня: « Юра! Смотри, как мы медленно плывем. У тебя есть шанс еще подумать!»

- Да пошли вы! Да пошла ты! Вашу мать! Твою мать! – шел уже по тропинке вдоль реки и орал. Юрка вспоминал свою жизнь и поглядывал на веселые погремушечки – заманухи в неизвестность. Разговор с самим собой довел до слез.

- Блин! Старуха проклятая! Довела мужи-и-и-ика до слез! – хлюпал он, брезгливо вытирая слезы. – Да не хочу я туда, назад. Не хочу в тюрьму за украденный блок «Мальборо», к которому приписали еще полмагазина удачно! Не хочу ни помнить, как похоронил Маринку мою любимую. Не хочу вспоминать, как в то утро она ушла за молоком к тете Лизе в Клинки, как глупо она погибла. Это ж надо! Кто так распоряжается у вас там! – Он поднял молитвенно руки к небу и прокричал это со злостью к тому, кто там, в вышине, его мог слышать. – Как так можно – просто нести молоко в банке, просто упасть, споткнувшись и просто сразу перерезать себе сонную артерию разбитым стеклом?! Не хочу вспоминать, как нашел ее и как стеклами от этой же банки резал себе вены! Не хочу я! – эти свои слова он уже кинул плывущим рядом маракасам. Поднял палку с земли и швырнул в подскакивающие на неровностях дна реки погремушки. Они отплыли испуганно к противоположному берегу. Он, поймал себя на страшной мысли - цепочке: пьяные похороны плавно перешли в пьяные поминки на девятый, а потом и на сороковой день, потом – годовщина, а теперь уже это двадцать какая-то годовщина… А он не помнит, когда он был и был ли вообще на могиле жены с тех пор. И даже не помнит, когда она погибла, какого числа. Он стал вспоминать, какой сегодня хотя бы день недели, и вдруг вспомнил, что только что на магазинчике читал, что с сегодняшнего, да, именно, с этого числа июня, начался переучет.

- Ага! Совпадение, скажешь?! – Он опять уставился на лежащее над ним лениво облако в форме пухлой подушки. – А-а-а-а! Вот вам! – И он вытянул в небо фигу. – Обложили со всех сторон! В дурку меня?! Не-а!!! Фиг вам! – Юрка споткнулся о корягу и только теперь увидел, что тропинка, по которой он шел, давно закончилась. Маракасы плавно плыли совсем рядом. Он опять заплакал беспомощно. Плюнул в сторону погремушек, развернулся и пошел назад, пытаясь найти то место, где тропинка уходила право от реки, в сторону деревни с ее магазином.

- Да! Да! Не хочу, чтобы Ленку и Василия в детский дом забрали! И не хочу опять тому барыге отдать нашу квартиру трехкомнатную на его однушку в подвале! Не хочу в тюрьму за алименты, как пес позорный! А-а-а-а-а!!! – Заорал он изо всех сил. И поймал себя на мысли, что именно так, наверное, нужно кричать, чтоб «кто-то» услышал это. – Не хочу, что Васька с дружками – наркоманами выпихивал меня из хаты в сарай, не хочу опять и опять продавать очередную халупу, чтобы разницей оплатить алименты детдому, не хочу, чтобы Ленку удочерили ирландцы, не хочу, чтоб меня били, не хочу прятаться от ментов, не хочу-у-у-у-у…

Наконец, он нашел тропинку, повернул и страшно обрадовался, когда через какое-то время показалась зеленая жестяная крыша магазина «Продукты». Шаг перешел на быстрый шаг, желание глотнуть порцию подперло все органы к горлу. А надо ж еще как-то извратиться, чтоб купить или найти компанию, или стрельнуть денег у кого…

- Сбагрю маракасы, в такую рань могу никого и не найти, а продавщица там – сука та еще…- Логично вполне рассудил он и вспомнил вдруг про то, что сбагривать-то уже нечего. Застыл на мгновение с поднятой для следующего шага ногой, на ней, как канатоходец и развернулся, и бросился стремглав назад, догонять маракасы.

Опять та же тропинка, опять она закончилась, опять бурелом, опять он падает – встает, встает – падает… Вот то место, где он развернулся и пошел назад, плюнув на эти старушкины погремушки. Точно, это. Вот куст борщевика со стволом не тоньше хорошей березы, он на него внимание обратил, когда врезался. Еще подумал, про то, что такое красивое растение, а ядовитое, оказывается. Он где-то читал. Слово смешное – «читал»… Это раньше они с женой каждую свободную минуту валялись на диване с книжками. Читали запоем классиков, все новинки книжного рынка знали, доставали и в распечатках то, что еще не всем разрешало государство читать. Интересно было жить как-то…

Юрка понять не мог ничего – маракасы были на том же месте, так же плавно теперь плыли дальше. А пока он бежал к магазину, они что, ждали, что ли его?!

Он бросился в воду, потому что дотянуться было невозможно – именно в этом месте река была самой широкой, она делала поворот и набирала скорость в низину, придавая такую же быстроту и маракасам. Ни плыть, ни идти было невозможно: дно глинистое и сильно вязкое, а глубина маловата. Он выбивался их сил, пытаясь ухватить хоть одну погремуху, но эти бабкины игрушки просто издевались: все прыгали и прыгали вперед чуть ли не по воздуху, словно плоский камешек, с силой заброшенный умело с берега.

- Это ж надо, за глоток дури этой жидкой можно в речке – вонючке утонуть! – Мелькнуло в его голове. А где-то, в самой- самой глубине то ли мозга, то ли души, вспомнилось то утро на веранде, солнце и Марина, не причесанная еще с ночи, в длинной домашней пестрой прозрачной юбке и одном передничке. Без лифчика. Спинка голая… Ух!!! А он просыпается от наглого солнечного луча, который его раззадоривает окончательно… И первое, о чем думается – «Вот жена у меня чистоплюйка! Все перекрахмалила в доме. Даже шторы. И теперь они не плавно колышутся в открытом окне и подают порциями запах сирени и жасмина, а бьются жестким парусом и прямо, как из брансбойта качают в дом озон с концентратом всего, что растет в ухоженном палисаднике под балконом.

- Мне б на ту веранду, - только и успел, захлебываясь мутью, подумать Юра. И в этот миг маракасы как-то сами собой, против течения, нырнув, выскочили из воды и оказались в его руках!

- Ё… - Вскрикнул Юрка и встал прямо в середине речки на ноги. Даже не выплюнув тину и глину изо рта, он заорал во всю глотку сотрясая все вокруг! Даже облако, то, которое в форме подушки, которое переваливалось с боку на бок среди ясного неба… даже это облако вдруг куда- то рассосалось в страхе от этого звериного, страшного своей дикостью, рыка…

- Кручу!!! Верчу!!! Ма!!! Ра!!! Ка!!! СЫ!!! Назад хочу-у-у-у-у!!! – Он закрыл глаза, которые чуть не взорвались от напряга. Душа уже, как ему показалось, улетела туда, догонять то облако - подушку. – Маракасы! Маракасы! Кручу…- Маракасы стучали громче и чувственнее. И уже казалось, не он трясет вздернутыми вверх руками, а они, эти волшебные колотухи Старушки- Погремушки, рвут на части и руки его и все тело, подняв шум на всю округу.

***

Юра проснулся от наглого солнечного луча, который его раззадорил окончательно… И первое о чем подумалось – «Вот жена у меня чистоплюйка! Все перекрахмалила в доме. Даже шторы. И теперь они не плавно колышутся в открытом окне и подают порциями запах сирени и жасмина, а бьются жестким парусом и прямо, как из брансбойта, качают в дом озон с концентратом всего, что растет в ухоженном палисаднике под балконом.

Он тихонько, чтобы не скрипнуть половицей, встал, подкрался к напевающей что-то на веранде у плиты Марине. Стоя у нее за спиной и стараясь не дышать, он наблюдает за ней и думает, улыбаясь: «Везет дуракам! Такая она у меня сексуальная и красивая… елки! Сам себе завидую!»

Марина, не причесанная еще с ночи, в длинной домашней пестрой прозрачной юбке и одном передничке. Без лифчика. Уже с утра духота ужасная. Спинка голая… Ух!

Юра послюнявил указательные пальцы и незаметно и тихо сразу с обеих сторон нежно потрогал соски, вовремя успев увернуться от мокрой тряпки в руках.

- Юрка! Ну что за дурак! Тьфу- тьфу- тьфу! Испугал. Ненормальный! Я тебе! – И она кинула тряпку в него, убегающего.

- Ну, котик, ну успокойся… Я ж, любя… - Засмеялся Юра и схватил крепко жену в свои сильные руки.

- Ночи не хватило? Шумишь, негодяй… Дети же еще спят… - Сдалась, расслабилась на груди у мужа Марина. – Кстати, Юрочкин… Ты не забыл, что сегодня за маракасами тебе ехать в город.

- Здрасьте вам! Я ж вчера еще привез и Ленке отдал. Купил самые дорогие, между прочим. Ради искусства!

- Вот ты смеешься, а разве это не достижение, что Ленка такая маленькая, а уже солисткой ансамбля целого едет на международный конкурс?! А танец какой бесподобный! Ух, красавица она у нас, да?! А теперь еще и маракасы есть. Все, как надо! Молодец ты у меня!

- А то! – усмехнулся Юра и опять полез с поцелуями.

- Ну, хорош, Юрка. Василия буди, ему ж на рисование идти к десяти. Да, буди уже обоих – через часок будем завтракать.

- Ага, буди… Они уж вон на голове там стоят. Слышишь?

Оба примолкли и слушали. Из спальни выскочила маленькая Леночка, гремя маракасами на всю квартиру: «Стучу! Кручу! Кастаньеты хочу! Маракасы! Маракасы! Мне купили маракасы!»

У Юрки вдруг так закружилась голова, что он присел, чуть не промахнувшись мимо, в кресло.

- Юрочка! Что с тобой?! – Испугалась Марина. – Тише, дети, голова от такого шума трещит!

- Все нормально! Что-то так кольнуло, такое чувство, что где-то я слышал и видел уже это – старушку какую-то с маракасами…

Все дружно засмеялись и никак не могли остановиться, надрывая животики и веселясь с утра от солнца, от маракасов и от папиных «чертиков».

- А все потому, - подмигнула игриво Марина. – что по ночам надо спать, а не… Вот потом и снится всякое. Ладно, вы пока тут умывайтесь, а я сбегаю к тете Лизе в Клинки за парным молочком… Я быстро, через лесок.

И она потянулась за трехлитровой чистой банкой, вымытой и ожидающей свою жертву на сухом полотенце.

- Стоять! – Вдруг рявкнул Юра. – Стоять, я сказал!

- И Марина и дети замерли испуганно, а потом так расхохотались, что уже остановить их не мог и разулыбавшийся Юра.

- Да, ладно вам… Ну, посмешил папа, и что? Я, Марин, сам пойду, прогуляюсь, а ты детьми займись пока, ладно? И это… Ну, его… эту банку, бидон давай!

- Ой, бидончик у меня где-то в кладовке с фасолью… Да, банку бери…

- Бидо-о-о-нчик!!! – Игриво и притворно сердито уперся Юрка.

- На, на, иди уже! – Освободив бидон и ополоснув его под краном, протянула Марина тару мужу и выставила за дверь.

Он шел вдоль речки, стараясь не касаться огромных зарослей борщевика, и думал о том, что день сегодня какой-то странный. И думал о том, что счастливее его, Юрки, нет никого на свете.

На мосту остановился и, не обращая внимания на двух рыбаков, разматывающих удочки, заорал во все горло: «Спасибо, облако! Ты на подушку похоже! Речка, привет! Ма- ра-ка- сыыыыы!!!»

- Чего орешь с утра? Рыбу пугаешь? – Покрутили у виска рыбаки. - Тоже кто-то родился?

- Все нормально, ребята! Удачного лова! – И Юрка, как пацан, вприпрыжку пошел, насвистывая мелодию Ленкиного испанского танца…

Рыбаки пожали плечами в недоумении – чего только не насмотришься здесь, на берегах этой извилистой реки...