----------------------------------------------------------

ИНТ. КВАРТИРА СТАРИННОГО ДОМА ПЕТРОГРАД ОКТЯБРЬ 1917 ДЕНЬ

----------------------------------------------------------

В комнате толпятся люди в матросской и солдатской форме. Возле стола стоят три человека: АРСЕНЬЕВ, СОЛДАТ И ОРЛОВСКИЙ. АРСЕНЬЕВ раздражен. ОРЛОВСКИЙ иронически улыбается.

          АРСЕНЬЕВ

Послушайте, господин…как вас хоть звать-то по имени?

ОРЛОВСКИЙ

Можно просто – гражданин Орловский. Но если уж вам хочется как-то по другому, то можно и по имени отчеству: Александр Георгиевич.

АРСЕНЬЕВ

Послушайте, господин Орловский, неужели вам мало моего слова, что я ни в каких монархических организациях не состоял? Я, как-никак, дворянин. Боевой офицер, в конце концов, и мое слово…

ОРЛОВСКИЙ

(иронично)

Офицер, говорите? Да, это звучит серьезно. Очень серьезно.

ОРЛОВСКИЙ замолкает на две-три секунды. Улыбка исчезает. В голосе теперь слышна злость

ОРЛОВСКИЙ

Можно полагаться на слово, и это правильно, это нужно. Людям необходимо верить. Но когда это слово легко и без всякой совестливости нарушается, то как на него можно полагаться?

АРСЕНЬЕВ возмущенно пытается придвинуться к ОРЛОВСКОМУ, но натыкается на штык СОЛДАТА. Он открывает рот, чтобы возразить, но ОРЛОВСКИЙ продолжает.

ОРЛОВСКИЙ

Сколько можно полагаться на слово офицера, отпускать его на все четыре стороны, думая, что, верный чести, он никогда не поднимет оружия против трудового народа? Не хочешь служить нам? Чтож, твое дело, иди на все четыре стороны. Но и не будь в рядах наших врагов. Дай слово в этом. Многие давали. И мы верили. И отпускали. А что потом?

Орловский нервно и энергично делает несколько шагов в разные стороны. Затем снова подходит к Арсеньеву.

А потом пули в спину. Перечислить вам этих, с вашего позволения, ваших благородий и прочих превосходительств? А?

АРСЕНЬЕВ

Сделайте милость. Но вряд ли вы меня убедите.

ОРЛОВСКИЙ

Милость? Ладно, будет вам милость. Отчего же нет? Вы, как нам известно, знакомы с неким Красновым, Петром Николаевичем? Бывшим генералом царской армии?

АРСЕНЬЕВ

Разумеется, знаком. Если вы так осведомлены с моей биографией, то должны знать, что я служил с ним в бытность его командиром 10-го Донского казачьего полка, и ничего плохого про него сказать не могу. И Петр Николаевич никак не бывший генерал. Бывших генералов, как, впрочем, и всех офицеров, не бывает. Как ни смешно для вас будет звучать, но мы – каста. Особая каста русских патриотов.

ОРЛОВСКИЙ несколько секунд молчит. Потом достает из кармана портсигар, достает папиросу и не спеша ее раскуривает. Потом пускает струю дыма в сторону АРСЕНЬЕВА. Тот невольно отшатывается, но сдерживается.

ОРЛОВСКИЙ

Ничего плохого, значит, сказать не можете. По причине кастовости, надо понимать. А я вам вот как скажу, Сергей Юрьевич. Без всяких вывертов на кастовость. Сволочь он, ваш Краснов.

АРСЕНЬЕВ

Не сметь так говорить про боевого генерала! Не сметь! Это вы тут невинных людей пачками, да под расстрел, без страха, так как не под пулями на фронте ходите, а Петр Николаевич, как настоящий русский офицер…

СОЛДАТЫ и МАТРОСЫ придвигаются ближе. Слышен их недовольный ропот. Звучат реплики -Буржуй, расстрелять офицеришку, - и так далее. ОРЛОВСКИЙ рукой их останавливает, бросает папиросу и хватает АРСЕНЬЕВА за мундир.

ОРЛОВСКИЙ

Боевой генерал, говоришь? Это может и так оно, но время то царское было. А теперь власть наша, народная. Которая твоему генералу свободу дала в обмен на слово. Да вот только твой генерал, его высокопревосходительство, или как там у вас по- военному? Бежал на Дон и там наших вешает, да расстреливает. Тоже без страха. И тоже не на фронте, не под пулями. А ведь он нам слово давал. Это как прикажете понимать, а?

ОРЛОВСКИЙ отпускает АРСЕНЬЕВА.

ОРЛОВСКИЙ

(солдатам и матросам)

Отойдите товарищи, не надо горячиться. Отойдите все, я сказал!

СОЛДАТЫ и МАТРОСЫ отходят в стороны. ОРЛОВСКИЙ делает несколько шагов взад-вперед. Затем снова подходит к АРСЕНЬЕВУ. Уже спокойным тоном говорит.

ОРЛОВСКИЙ

Сволочь он, твой Краснов.

АРСЕНЬЕВ дергается, порывается что-то сказать.

Молчи! А ведь ему лично товарищ Дзержинский свободу дал. Хотя товарищ Ленин был против. И не зря, как оказалось. Нашли, кому поверить!

АРСЕНЬЕВ

Я вам не верю. Я никогда не поверю, что Петр Николаевич смог бы так низко опуститься, чтобы нарушить свое слово, даже если он дал его всякой…всякой…

Стоящий рядом СОЛДАТ вскидывает винтовку и передергивает затвор. Начинает прицеливаться.

          СОЛДАТ

Ах ты буржуй недорезанный, ахфицерская сволочь!

ОРЛОВСКИЙ перехватывает винтовку и отводит ее в сторону.

ОРЛОВСКИЙ

Не сметь, товарищ солдат! Революционная законность не требует от тебя стрельбы просто так, только потому, что кто-то сказал не так. Не будем учиться у них, наше дело – стать лучше и выше их.

АРСЕНЬЕВ начинает смеяться. В смехе слышны истерические нотки.

ОРЛОВСКИЙ

Смешно? Очень смешно?

АРСЕНЬЕВ обрывает смех, нервно отирает лицо.

АРСЕНЬЕВ

Простите, я не хотел вас обидеть. Ни вас лично, ни кого-то еще. Но ваши слова о том, что вот эти неграмотные,

(обводит рукой, показывая на стоящих вокруг)

вот ваши эти солдатики и матросики смогут проявить понимание законов и стать лучше и выше… Простите, но я не верю. Они же полные невежды. Даже слово офицер произнести правильно не могут. Так что, мне проще поверить в измену всего офицерского корпуса, нежели в то, что ваша власть способна будет сделать из них образованных людей и навести в России мало-мальски стоящий порядок.

ОРЛОВСКИЙ

Смеетесь, значит? Смешно вам, изгаляетесь над ними? А над чем смеетесь-то? Солдат наш неграмотный? Так помогите его научить. Аз, буки, веди с ним пройдите. Или дворянскую честь замарать боитесь? Стрелять в спину – это по-офицерски. Честь не страдает. А вот руку подать, помочь из тьмы выбраться – это уже выше ваших сил. Так? Так.

АРСЕНЬЕВ

Вы мою офицерскую честь не трогайте! Я в спину даже на фронте не стрелял.

ОРЛОВСКИЙ

Охотно верю, что лично вы в спину не стреляли. А вот посмеяться над чужим горем, способны. Понимаю, не верите в наше будущее. Но это будущее, светлое, действительно настанет. Не зависимо от того, будете вы смеяться или нет. Примкнете к нам, или в сторонке отсидитесь. А ведь наиболее достойные из офицеров уже пришли к нам. Генерал Брусилов с нами. И Зайончковский. Даже бывший военный министр Поливанов с нами. Мало вам этого? А ведь это малая толика. Пожелавших отдать знания народу и встать на защиту его интересов.

(пауза)

Впрочем, давайте вернемся к офицерскому слову. Которое давали Ваши сослуживцы из касты

(Последнее слово произносит с иронией)

патриотов.

ОРЛОВСКИЙ расстегивает кожанку, достает свернутую газету. Пристально вглядывается в лицо АРСЕНЬЕВА.

ОРЛОВСКИЙ

Вы, если не ошибаюсь, языки разные знаете, небось, еще с гимназии в них насобачились?

АРСЕНЬЕВ

Знаю. Только не насобачился, как вы изволили выразиться, господин Орловский, а выучил. А учили нас на совесть. Английский и французский осилил еще в гимназические года. Могу еще и по-немецки. Но с трудом.

ОРЛОВСКИЙ

Вот и славно. Вот вам газета, она на французском языке, так что все поймете. Ну а чтобы зря не трудиться, откройте страницу три, там есть статья, о добровольцах Донской армии. Вернее, даже не статья, а маленькая такая заметка. Там как раз о вашем Краснове и о его честном слове напечатано.

ОРЛОВСКИЙ протягивает газету. АРСЕНЬЕВ нервным жестом выхватывает газету, открывает страницу и читает. Все стоят молча. Часть людей в комнате подходят поближе. Все замолкают. АРСЕНЬЕВ отрывает глаза от газеты и пристально вглядывается в лицо ОРЛОВСКОГО. Затем снова перечитывает статью

ОРЛОВСКИЙ

Убедились? Надеюсь, вы не думаете, что мы этот номер специально для вас напечатали?

АРСЕНЬЕВ

Этого не может быть!

ОРЛОВСКИЙ

Только потому, что не может быть никогда? Уверяю вас, Сергей Юрьевич, все, что там напечатано, это чистая правда.

АРСЕНЬЕВ бросает газету на пол и отходит к окну. СОЛДАТ хватает его за рукав и разворачивает.

СОЛДАТ

Эх вы, ваше благородие, а еще порядочными быть хочете. А сами вот газетку не на стол положили, и не товарищу Орловскому в руки отдали, а на пол шваркнули, быдто мы и не люди тута перед вами. А ведь потом ее, после вас, другие люди читать будут. Нешто им приятно будет грязную-то в руки брать?

АРСЕНЬЕВ

Не твое дело, солдат, учить меня хорошим манерам. Да и кто из вас французский-то знает? Невежа.

СОЛДАТ

Ах ты, паскуда! Да я щас тебя! По закону революционного времени!

СОЛДАТ поднимает винтовку, передергивает затвор.

ОРЛОВСКИЙ

Отставить!

ОРЛОВСКИЙ опускает винтовку рукой. СОЛДАТ отходит в сторону. ОРЛОВСКИЙ подходит к АРСЕНЬЕВУ. Насмешливо говорит:

ОРЛОВСКИЙ

А ведь солдат-то прав. Вам так не кажется, любезный гражданин Арсеньев? Может, не стоит мусорить, и особенно в собственном доме?

(Произносит уже с легкой угрозой в голосе.)

Поднять!

Некоторое время ОРЛОВСКИЙ и АРСЕНЬЕВ смотрят в глаза друг другу. Затем АРСЕНЬЕВ отводит взгляд и неловко нагибаясь поднимает газету. Держит ее в руках, затем протягивает ее ОРЛОВСКОМУ.

АРСЕНЬЕВ

Извините. Возможно, я погорячился. Вы должны меня понять. Обстановка неспокойная, и тут вы и эти ваши люди с оружием, будто я преступник какой. Даже ордера не показали. А еще о законности говорить желаете. А где она, ваша законность, в маузере вашем и у солдата в ружье?

ОРЛОВСКИЙ

Вполне возможно, что погорячились, что нервы у вас и прочее. Давайте попробуем и в это поверить. Но пройти с нами вам все-таки придется. Даже без ордера. Разговор возможно будет не на один час. И от этого разговора будет зависеть многое, если даже не все. Оденьтесь, пожалуйста, и возьмите с собой папиросы, спички, если вы курите.

АРСЕНЬЕВ отвечает с иронией.

АРСЕНЬЕВ

Огромное вам за это спасибо, век не забуду.

ОРЛОВСКИЙ

(серьезно, пристально глядя в глаза АРСЕНЬЕВУ)

Все может быть. А сейчас прошу на выход.

АРСЕНЬЕВ подходит к креслу, надевает шинель. Затем ОРЛОВСКИЙ, АРСЕНЬЕВ, СОЛДАТ, несколько МАТРОСОВ и гражданских лиц выходят из комнаты.